Поздравляем!!! Вы неплохо помните прочитанную в детстве приключенческую литературу.

Просто вы забыли какие-то детали, отсюда и две ошибки.

Пройти тест

ну вообще-то я и сейчас ее читаю. Только не всю подряд.

@темы: тесты

---

Итак: 9 правильных ответов

Превосходно! Вы ответили на все 9 вопросов. Если кто-то спросит, как Вам это удалось, можете смело отвечать: 'Элементарно, друг мой!'

Пройти тест

@темы: тесты

---

Итак... Вы знаете "Хроники Нарнии" Отлично!!!

Вы знаете про Нарнию все или почти все! Может быть, это ваша любимая книга?

Пройти тест

@темы: тесты

---

Алые паруса

Алые паруса
Владимир Ланцберг

А зря никто не верил в чудеса...
Но вот однажды, летним утром рано
Над злой Каперной алые взметнулись паруса -
И скрипка разнеслась над океаном.

Глаза не три, ведь это же не сон,
Ведь алый парус вправду гордо реет
Над бухтой, где отважный Грэй нашел свою Ассоль,
Над бухтой, где Ассоль дождалась Грэя.

А рядом корабли из дальних стран
Тянули к небу мачты, словно руки.
И в кубрике на каждом одинокий капитан
Курил, вздыхал и думал о подруге.

С любимым легче волны бороздить,
И соль морскую легче есть на пару,
Ведь без любви на свете невозможно было б жить
И серым стал бы даже алый парус!
И стал бы серым даже алый парус!
1966

@темы: стихи

---

ЖЕНЕ.

Владимир Кондрияненко.

Ты помнишь полярные ночи
В таких отдаленных местах,
Где вьюги годами пророчат
Пустынному острову страх.

Ты помнишь фиорды и скалы,
И вечный покой ледников.
Как часто нам снились вокзалы
И чудился запах цветов.

Ты помнишь все краски сиянья,
Пургу и огни маяка.
Тот остров имеет названье,
Но он засекречен пока.

@темы: стихи

---

Поздравляю, вы прошли мой тест до конца! Хорошо!

Вы неплохо знаете Черного Корсара и Королеву Карибов! Но немного подзабыли детали. Ничего!

Пройти тест

@темы: тесты

---

От нечего делать забралась в тесты.

Итак ты хорошо потрудился... Ты лучше всех знаешь Нарнию!Встретимся завтра в 8 у Кипящего котла

Пройти тест

@настроение: маюсь дурью

@темы: тесты

---

Поет пассат, как флейта, в такелаже.
Гудит, как контрабас, в надутых парусах
И облаков надутые плюмажи
Мелькают на луне и тают в небесах.

Чуть-чуть кренясь, скользит как привиденье,
Красавец клипер, залитый луной.
И взрезанных пучин сварливое шипенье,
Смирясь сливается с ночною тишиной.

Вертится лаг, считая жадно мили.
Под скрытой в тьме рукой скрипит слегка штурвал.
Чу!.. Мелодично склянки прозвонили,
И голос с бака что-то прокричал...

Но это сон... Волны весело пену
Давным-давно не режут клипера,
И парусам давно несут на смену
Дым тысяч труб соленые ветра.

Но отчего ж, забывшись сном в каюте,
Под стук поршней и мерный стук винта,
Я вижу вновь себя среди снастей, на юте,
И к милым парусам несет меня мечта!
(Д.Лухманов)

@темы: стихи

---

И ВСЕ-ТАКИ МОРЕ.

И ВСЕ-ТАКИ МОРЕ.

Музыка Я. Френкеля, слова И. Шаферана.

Нам скажут: не спорьте.
А мы и не спорим:
Лететь самолетом
Намного быстрей,
И все-таки море
Останется морем,
И нам никогда не прожить без морей.
Легко затеряться
В соленом просторе,
Волна закипает,
Грохочет прибой.
И все-таки море
Останется морем,
И нам оставаться на вахте с тобой.
Тропическим солнцем
Мы лица умоем,
Полярные ночи
Увидим не раз.
И все-таки море
Останется морем,
И кто-то тревожиться должен за нас.
Ты смотришь печально,
Ты смотришь с укором,
Легко ль расставаться,
Всем сердцем любя?
И все-таки море
Останется морем,
И чем-то похоже оно на тебя.

@темы: песня

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Несколько морских анекдотов.

Швартуется к берегу корабль. На берегу стоят зеваки.
Матрос с криком "Полундра!" кидает на берег выбраску и попадает зеваке прямо в лоб. Тот - брык! - и падает без сознания.
Наконец он приходит в себя, видит перед собой того матроса и говорит:
- Когда бросаешь полундру, кричи "Берегись!".


Флотская аксиома: если предмет движется - отдай ему честь, если не движется - покрась его!

- Боцман, барометр упал.
- Сильно?
- Вдребезги.

Во время шторма капитан через мегафон обращается к пассажирам:
- Прошу мужчин сохранять полное спокойствие! Никакой паники! Я приказал погрузить в шлюпки женщин и детей, отвезти их по дальше от судна только для того, чтобы рассказать вам один пикантный анекдот!

- Капитан, мы тонем!
- Расстояние до ближайшей земли?
- 10 кабельтовых!
- В каком направлении?
- Прямо вниз!

Кадет (грузин) на вахте. Капитан:
- Сколько у нас на румбе?
- Адын я на румбе!
- Идиот, какой курс?
- Пятый курс, бакинский мореходка.

Приходит злой старпом в отсек проверять приборку. Все блестит, везде чистота, придраться не к чему. Тогда он залазит рукой далеко за трубопровод, стирает пальцем оставшуюся там пыль и со злорадной усмешкой поворачивается к матросу.
- Товарищ-щ-щ матрос-с-с! Вы знаете уместную в данном случае русскую народную пословицу?
- Так точно! Свинья везде грязь найдет!

Кэп со старпомом в центральном играют в морской бой. Старпом:
- Б-3!
- Ранил!
- Б-4!
- Ранил!
- Б-5!
- Потопил!
- Б-5!
- Старпом, ты только что туда стрелял, ты че?
- Контрольный выстрел! А то как в прошлый раз скажешь, что корабль был спасен умелым ведением борьбы за живучесть.

Курсант мореходки предстал перед зоркими очами старого морского капитана. Экзаменуя его, капитан спросил:
- Ну-с, молодой человек, что вы предпримите, если шторм внезапно ударит с правого борта?
- Брошу якорь, сэр.
- А если другой шторм настигнет корабль с кормы?
- Брошу второй якорь, сэр.
- А если чудовищный шторм разразится впереди?
- Брошу еще один якорь.
- Минутку, минутку, молодой человек! - остановил его капитан. - А откуда вы наберете столько якорей?
- Оттуда же, сэр, откуда вы наберете столько штормов.

Объявление на круизном судне:
Господа пассажиры! Просим вас не беспокоится по поводу бегающих по кораблю крыс!
Они совершенно безвредны и просто потревожены профилактическими работами, которые
наша команда проводит со спасательными шлюпками. Просим принять наши извинения
за причиненные неудобства, и в качестве компенсации предлагаем посетить буфеты,
которые работают сегодня для вас абсолютно бесплатно!
Для информации сообщаем:
температура забортной воды 10 градусов, глубина 200 метров,
до ближайшего берега 500 миль.

@темы: анекдоты

---

Статья

Отрывок из книги известного датского писателя-путешественника А. Фальк-Рённе, посвященной жизни и быту племен самых недоступных мест Новой Гвинеи. Полностью книга выходит в издательстве «Наука».



Затерянные в болотах.

Затерянные в болотах. Часть I


Ловец змей

Шхуной «Сонгтон» с острова Четверга искатели жемчуга пользовались задолго до того, как она стала садком для крокодилов. Я делю каюту на борту шхуны с неким мистером Беркли, который зарабатывает на жизнь тем, что отлавливает и «доит» ядовитых змей тайпанов. Я пристроился на шхуну потому, что мне хочется попасть в самые дикие места Новой Гвинеи. И сделать это можно лишь с охотниками на крокодилов, ловцами устриц и собирателями трепангов.
— Острова в Торресовом проливе один смертельнее другого, — хихикает Беркли. — Там нет ни капли питьевой воды, дорогой сэр, ни одного жителя, зато множество зловонных мангровых болот и мириады малярийных комаров.
Беркли содержит неподалеку от местечка Кэрнс на полуострове Йорк ферму, где выращивает ядовитых змей тайпанов. Каждые две недели он сцеживает яд, необходимый для производства вакцин против змеиных укусов. Время от времени он отправляется на шхуне «Сонгтон» или каком-либо другом судне с острова Четверга, чтобы отловить на мелких островках новых змей для своей фермы: тайпаны плохо размножаются в неволе. Стоит нам бросить якорь у какого-нибудь пустынного островка, как Беркли отправляется в заросли со своими палками и пузырьками для яда.
Я прошу его внимательно проверить, всех ли тайпанов он после вечерней кормежки снова поместил в мешки. В нашей маленькой каюте достаточно хлопот с тараканами...
В один из дней я вместе с Беркли высаживаюсь на какой-то новый островок. На одной из полян он наметил окружность диаметром в три-четыре метра и в ее пределах вырвал всю высокую траву, а оставшуюся примял.
— Острова в Торресовом проливе — раздолье для змей, — поясняет он. — Тут водятся сотни тайпанов, так что можно не забираться в глубь зарослей, как у нас. Тайпан — одна из опаснейших змей на свете. Если человеку, которого она укусила, тут же не ввести противоядия, он умрет через несколько минут. Австралийский институт вакцины в Мельбурне все время ищет людей, чтобы ловить тайпанов и получать от них яд. Но, как ты сам понимаешь, охотников нашлось немного: ни одно страховое общество не соглашается страховать ловца змей. Яда одного тайпана достаточно, чтобы убить 200 овец. Имей в виду — от яда кобры гибнут лишь 34!
Начинает накрапывать дождь.
— Теперь они скоро начнут выползать из кустов. После дождя тайпаны любят погреться на солнышке... Осталось подождать совсем немного, солнце вот-вот появится из-за тучи!
— А наши голоса они не слышат?
— Змеи глухи. Только не шевелись, это может их напугать.
Беркли осторожно направляется к зарослям, тут же бросается в высокую траву и ударяет длинной палкой по земле; в то же мгновение из зарослей появляется почти метровый тайпан и, извиваясь, ползет в мою сторону. Беркли заставляет змею вползти в вытоптанный круг, и начинается удивительный танец змеи и человека. Змея извивается и изворачивается, а Беркли, танцуя на цыпочках, пытается накинуть ей петлю на шею. Это не так-то просто. Когда тайпан пытается выползти из круга, Беркли останавливает его палкой. Змея поворачивается и с шипением ползет на человека. Тот отскакивает в сторону, снова держа наготове петлю. Этот маневр повторяется раз десять, пока наконец Беркли не набрасывает петлю на голову змеи. Он тут же крепко ее затягивает, но не настолько, чтобы задушить змею, которая раскрывает пасть и обнажает ядовитые зубы.
— Мешок... быстро! Маленький, парусиновый! — кричит Беркли.
Я протягиваю грубый мешок в вытянутых руках, стараясь держаться подальше от страшного существа. Но опасность миновала, Беркли надежно держит свою добычу. Схватив ее сзади за голову, он крепко сдавил затылочную часть указательным и большим пальцами правой руки.
— Возьми-ка баночку с пергаментной крышкой у меня в сумке, — говорит он, — и подойди поближе, иначе ничего не увидишь.
Через грубую парусину он нащупывает голову змеи.
— Почему у тебя нет перчаток? Что, если змея ужалит сквозь мешок?
— Она делает это, лишь когда видит добычу.
Наконец Беркли вытаскивает тайпана из мешка. Держа голову змеи в одной руке и баночку из-под варенья в другой, он прижимает ядовитые зубы змеи к крышке. Змея вновь оживляется. Тщетно попытавшись несколько раз вывернуть голову, она пронзает зубами плотную бумагу. Крупные капли яда, белого как молоко, стекают на дно банки. Затем Беркли осторожно отодвигает тайпана в сторону, ибо в зубах змеи мог остаться яд, а он хочет сохранить его как можно дольше.
Когда мы спускаемся к берегу, чтобы сесть в ялик, Беркли рассказывает о вакцине:
— Я отправлю яд в лабораторию в Кэрнсе, где его высушивают до кристаллического состояния и отправляют в Институт вакцины в Мельбурне. За грамм высушенного яда мне платят 120 фунтов. Яд впрыскивают лошадям, увеличивая постоянно дозы. Когда у лошадей вырабатывается иммунитет, из их крови приготовляют сыворотку. За последние три-четыре года она спасла сотни людей в Австралии.
— Как тебе пришло в голову стать сборщиком яда?
— Я вырос на полуострове Йорк. Это дикая местность огромных размеров, а все население — горстка скотоводов и немножко охотников за крокодилами, да еще проживают тысячи две аборигенов. Они превосходные охотники на тайпанов, потому что жареные тайпаны и черепашьи потроха для них лучшее лакомство. Это они научили меня охотиться за тайпанами и находить места, где они водятся. Первое время я относился к этому занятию, как к приработку, а года четыре назад оно стало моим главным делом. У него есть по крайней мере одно преимущество: немного найдется людей, кто пожелал бы отбить у меня хлеб.

Команда «Сонгтона»

Постепенно я знакомлюсь с членами команды «Сонгтона». У Кенаи Уорриора, нашего лоцмана, проводника и кока на шхуне кожа темно-серого цвета. Родом он с острова Мабуиаг, куда его дед бежал с острова Гоарибари после того, как в 1901 году на пасху участвовал в убийстве двух миссионеров.
Этим фактом Кенаи, наряду с другими жителями островов Торресова пролива весьма гордится, ифо он служит доказательством того, что они принадлежат к воинственному и мощному племени, не побоявшемуся белых.
Жители Гоарибари дорого заплатили за это. Губернатор Британской Новой Гвинеи сэр Джордж Ле Хаит снарядил на остров карательную экспедицию, которая уничтожила двадцать четыре человека. Его преемник, Крис С. Робинсон, в 1904 году направил новую экспедицию. С губернаторского судна «Мерри Ингленд» по острову Гоарибари открыли огонь, уложив с полсотни островитян. Губернатор Робинсон лично принимал участие в расправе. Позднее в оправдание своего поведения он заявил, что гоарибарийцы вряд ли могут считаться людьми. Однако нападение встретило резкое осуждение как в Сиднее, так и в Лондоне. Но туземцы острова Гоарибари по-прежнему испытывали страх перед белыми людьми, и многие воины бежали на отдаленные острова архипелага. Среди них был дед Кенаи Уорриора.
В облике Кенаи есть что-то от Дон-Кихота; к тому же, подобно герою испанского романа, он также считает себя дворянином, но справедливость требует отметить, что по сравнению с испанским идальго наш герой несколько простоват.
Кенаи происходит из могущественного воинственного племени, но не живет больше на своем далеком острове. Он любит называть себя «джентльменом из города»; городом здесь называют колонию на острове Четверга, куда съехалось большинство мужчин с островов Торресова пролива. Кроме того, он делает самое вкусное на острове красное вино. Это приносит ему неплохой доход, поскольку спиртное местным жителям не продается. Ночи Кенаи проводит в сарае из листов гофрированного железа.
Кенаи — непревзойденный лоцман; шкипер-метис Альфред Миллз отнюдь не преувеличивает, когда утверждает, что Кенаи может «почуять» песчаную косу на расстоянии ста метров. Когда «Сонгтон» пробирается между островами, а белая пена захлестывает поручни с подветренной стороны, на форштевне маячит темно-серая фигура Кенаи и время от времени доносится жалобное «оиййи-оиййи». Альфред Миллз уже знает, что прямо по курсу песчаная отмель, и во весь голос подает команду мотористу Тино Майо. Цвет кожи моториста мне так и не удалось определить, ибо с головы до ног он постоянно вымазан нефтью.
Даже дождь не мешает Кенаи почувствовать, что впереди отмель. Он утверждает, что если песчаная банка расположена не глубже, чем в полуметре от поверхности, то дождь усиливает запах песка. Другое дело коралловые рифы — определить их по запаху гораздо труднее.
На берегу Кенаи слывет превосходным следопытом, сохранившим тесный контакт первобытного человека с природой. Если поблизости находятся дикие кабаны или крокодилы, он тотчас их обнаруживает.
Свое искусство он обещает мне показать на берегу. Пока же наша шхуна нигде не бросает якоря. Мы спешим: в устье реки Эйланден на побережье Казуарин нас обещали встретить охотники за крокодилами.

Гости в каноэ

У острова Колепом шхуна бросает якорь в ожидании охотника на крокодилов Ванусса, его людей и добычи. Сейчас они где-то в районе болот Мавекере и, верно, доставят на борт солидный груз маленьких пукпуков — крокодилят. Никто, однако, не знает, когда их можно ждать. Мы идем немного вглубь по узкому проливу между островами Коморам и Колепом. Я спрашиваю, нельзя ли спустить ялик и двух членов экипажа в придачу, чтобы высадить меня на берег. В ответ раздается громкий хохот.
Видя мое недоумение, Беркли поясняет:
— Остров Колепом — сплошное болото. Без проводника, знающего дорогу, ты в нем просто утонешь. Тебе когда-нибудь доводилось слышать про зыбучие пески? Так вот, болота побережья Казуарин еще хуже. Несчастного, который ступит на эту землю, болото засосет за несколько минут.
— Чем же тут живут люди, если кругом болота?
— В глубине острова растут саговые пальмы. В основном местные жители питаются только их сердцевиной...
Вечером я сижу на палубе и не свожу глаз с берега. Идет дождь, неторопливый поток из глубины незнакомого острова выносит мангровые корни. Запах моря смешивается со зловонием гниющих растений, которым тянет с суши. Внезапно из тумана возникают фигуры. Словно едва заметные темные статуи, стоят они в длинном, выдолбленном из ствола дерева каноэ. Впрочем, быть может, они и не гребут, а предоставляют себя воле течения. Молча, казалось бы, почти не двигаясь, они неумолимо приближаются к судну.
Это моя первая встреча с жителями побережья Казуарин, и я пребываю в нерешительности, не зная, как быть. В каноэ, насколько я успел заметить, девять человек, в руках у каждого, помимо весла, лук и связка стрел. Каноэ вплотную приблизилось к шхуне, поручни которой так нависли над водой, что мне видны головы и плечи гребцов. Стоит сделать два-три шага вперед, и я смогу дотронуться до них. Чтобы окончательно убедиться в реальности происходящего, я бросаю в темноту по-английски:
— Что вам здесь нужно?
Но люди в лодке, видимо, по-прежнему меня не замечают, так как взоры их устремлены в небо.
Только теперь до моего слуха доносится какой-то странный щелкающий звук. Он становится все громче и поначалу напоминает стук копыт скачущей вдалеке лошади, но вот уже это не одна, а несколько лошадей. Их топот слышится все ближе, ближе. И тут до меня доходит, что звуки эти мне знакомы по ковбойским фильмам далекого детства. Люди, вначале один, а за ним остальные, щелкают языком. Оказывается, таким способом жители Казуарина уведомляют о своем присутствии — своеобразная аналогия нашему стуку в дверь.
Как только Альфред Миллз, Кенаи и остальные члены команды услышали эти звуки, они тут же пригласили пришельцев на палубу шхуны. Оружие островитяне оставили в лодке, там же остался молодой гребец, почти мальчик, в обязанности которого входило также присматривать за тем, чтобы лодка не стукнулась о борт шхуны. Один из наших матросов, которого все почему-то зовут Велосипедистом и который должен потом сопровождать нас по рекам, немного говорит на местном наречии и понимает, о чем толкуют островитяне. По его словам, они нуждаются в соли, и если ее получат, взамен сообщат кое-что интересное для нас.
На «Сонгтоне» соль хранится в небольших холщовых мешках весом с полкилограмма. Капитан Миллз велит принести один мешочек, полагая, что этого довольно. Не тут-то было. Один из гребцов, надо полагать вожак, качает головой и поднимает правую руку, вытянув все пять пальцев.
— Пять мешков соли! Совсем рехнулись! — негодует Миллз. — Послушай, Велосипедист, попытайся разузнать, что они хотели нам рассказать. Верно, про Ванусса. Попробуй вытянуть из них хоть что-нибудь.
Матрос, к которому он обращается, коротышка с желтоватым цветом кожи. Несведущему человеку может показаться, что он болен желтухой, но все гораздо проще: он родом с островов Кей в море Банда; для уроженцев тамошних мест желтый цвет кожи обычный. Сейчас щеки Велосипедиста покраснели от возбуждения, и лицо стало желто-красно-желтое.
— Ты думаешь, у них можно что-то выведать? Сам попробуй! — кричит он.
Человеку несведущему такая внезапная вспышка ярости может показаться странной, но дело в том, что охотники на крокодилов знают, что здешний воин не терпит отказа. В итоге воин в каноэ получает желанные пять мешочков соли безо всякой компенсации.
Я же посчитал, что он вполне заслужил свою добычу: ведь он рассказал, что чуть выше по реке Бетс встретил Ванусса; там нас ожидают со своим грузом охотники за крокодилами. Если пустить нашу посудину полным ходом, то за сутки туда можно добраться.

Вверх по реке Бетс

...С первыми признаками занимающегося дня Ванусс готовится покинуть лагерь. Я всеми силами стараюсь оттянуть минуту, когда придется выбраться из гамака, ибо именно в этот скоротечный промежуток времени между ночью и днем лучше всего думается.
Большой деревянной ложкой Ванусс бьет по чугунной крышке.
— С первыми лучами солнца все в лодку! — кричит он. — На завтрак остановимся, когда станет теплее.
Лагерь метрах в пятидесяти от реки Бетс. Неделю тому назад, когда мы покинули шхуну «Сонгтон», она была широкой и полноводной. Теперь берега ее сузились, в воде все чаще попадаются деревья и островки травы. Мы уже настолько поднялись вверх по течению, что, казалось, река с трудом пробивает себе дорогу сквозь нависшие деревья. Над нашими головами плотный зеленый полог, но временами солнце, набирая силу, пронзает его своими острыми лучами. Со сводов этого туннеля свисают кусты и лианы. На первый взгляд раздвинуть их нетрудно — стоит подняться, схватить одну из ветвей и потянуть. Но я уже научился воздерживаться от подобных глупостей, ибо многие растения сгнили. Дотронься до них — и на тебя обрушится каскад лиан, колючих веток, мокрых листьев, майских жуков величиной с яйцо, ящериц всех цветов и размеров, древесных клопов, которые накрепко присасываются к телу, а то и змей. Они извиваются на дне лодки, пока кто-нибудь не прикончит их веслом или палкой.
— Ну-ка, все поторапливайтесь! Тюваи, прикрой свертки брезентом! Через пять минут отплываем!
Еще не очнувшись хорошенько ото сна и тревожных мыслей, я направляюсь к берегу, где в молочном тумане как бы парят каноэ. Где-то над головой кричат белые какаду и огненно-красные ястребы, а над рекой и джунглями стоит приторно-зловонный запах ила и гниющих растений. Я делаю шаг в сторону, но один из островитян хватает меня за руку и качает головой.
— Нет, таубада, нет,— говорит он решительно.
Подошедший Ванусс поясняет:
— Здесь вокруг сплошная трясина. Стоит сделать шаг, и утонешь. Это как зыбучий песок.
Я, признаться, начинаю раскаиваться в том, что отправился в этот край нескончаемых болот с компанией охотников за крокодилами.
...И все-таки жизнь прекрасна, думаю я через несколько минут, когда занимаю свое место в лодке. Да и Ванусс отличный парень, такой обходительный и простой! Мы путешествуем по земле асматов, для меня это единственный способ попасть в самые нетронутые края Новой Гвинеи. За минувшую неделю Ванусс не раз оказывал мне всяческую помощь. Чем больше я размышляю, тем веселее становится у меня на душе. Наше путешествие представляется теперь в розовом свете.
Свое знание людей Ванусс приобрел не из учебника психологии, он выработал необходимый опыт в процессе богатой событиями жизни, в последние годы — в качестве охотника на крокодилов.

Охотники на крокодилов

К вечеру мы приближаемся к месту охоты. Перед заходом солнца эти болотистые места оказываются во власти москитов. И хотя их нашествие повторяется из вечера в вечер, всякий раз при виде этой «пятой колонны» я испытываю шоковое состояние. Днем считается, что человек — властелин животного мира. Но вот из болот и мангровых зарослей появляется многомиллионный рой кровососущих тварей и накидывается на все живое. Они носятся взад-вперед темными облаками и как по сигналу устремляются к своей жертве, стоит им ее обнаружить. Но если с моря дует бриз, то каким бы слабым ни был ветерок, насекомые его чувствуют и пребывают в покое.
Для Ванусса и его помощников папуасов ночной ветерок означает, что можно начинать работу. Если повезет, за одну ночь они набьют в мешки столько крокодильчиков, что смогут повернуть свои лодки к берегу и ожидать прибытия «Сонгтона». По пукпукам — крокодилам (Имеется в виду исчезающий вид — «новогвинейский крокодил». Он занесен в «Красную книгу», однако это не мешает местным охотникам заниматься его добычей. Примеч. ред.) — они стреляют только в целях самообороны и ловят «пукпук-пиканинни», которым всего два месяца от роду. Слово «пиканинни» на местном наречии означает «дитя». Добычу в некоем подобии садка отправляют на крокодилью ферму в Порт-Морсби или в Сингапур.
Отлов молоди лишен драматизма, но опасен. Ванусс и один из его помощников, Джек-с-Кейп-Йорка, крадучись, пробираются в темноте к берегу, вооруженные палкой, мешком и карманным фонарем. Дождя больше нет. Луна прикрыта тяжелыми облаками, и это хорошо — в полнолуние ловить пукпуков невозможно. Я пробираюсь на ощупь, и мои неуклюжие шаги вызывают вполне понятное раздражение Ванусса: он убежден, что я перебужу всех животных на милю вокруг.
Наконец мы достигаем берега; еще несколько часов назад я видел здесь множество крокодилов, которые нежились на солнышке на песчаных отмелях в лагуне. Сейчас кромешная тьма. Мы осторожно входим в илистую воду.
— Почему пукпуки не живут среди мангров? — спрашиваю я.
— Они и там живут, — шепчет Ванусс. — Только помолчи, не то спугнешь добычу!
Мы молча стоим в грязи. Проходит, кажется, вечность. Я не смею сделать ни шага в сторону, опасаясь провалиться в бездонную трясину. Внезапно слышится всплеск. Ванусс тотчас зажигает карманный фонарь и направляет луч туда, откуда донесся звук. В нескольких метрах от нас видна широко разинутая пасть огромного крокодила. Я с трудом удерживаюсь от крика, но Джек без промедления ударяет по воде палкой, и чудовищная рептилия, шлепнув по воде хвостом, скрывается.
— Если бы крокодил был голоден, он кинулся бы на нас?
— Да, только сделал бы это чуть пораньше, — отвечает Ванусс.
Он гасит фонарь, и мы снова оказываемся во власти тьмы. Густой, как овсяная каша, ил мне по колено. Время от времени я чувствую, как он слегка колышется. Что, если это крокодил в глубине? Я боюсь тронуться с места и молю лишь о том, чтобы крокодил (если это он) не принял мои ноги за корни мангров и не пожелал познакомиться с ними поближе.
Но вот яркий луч фонаря, направленный к берегу, ослепил маленького крокодила длиной не более тридцати сантиметров. Ванусс бросается туда, держа в одной руке фонарь, а другой хватая детеныша. Подошедший Джек затягивает вокруг пасти крокодильчика петлю. Крепко связанное животное запихивает в мешок.
— Ослепленный детеныш пукпука не в состоянии шевелиться, — поясняет Ванусс. — Но более взрослый крокодил может с такой силой хлопнуть хвостом по воде, что забрызгает фонарь и погасит его. В темноте крокодил устремится в атаку, если только мы не успеем ударить по воде палкой.
— А не лучше ли охотиться вооруженным?
— Стрелять во взрослого пукпука, чтобы убить его с расстояния в несколько метров, бессмысленно. Хоть шесть-семь раз стреляй, редко, когда пробьешь кожу и убьешь крокодила. Вот почему палка надежнее.
Отлов крокодилов длится всю ночь. На рассвете в садке, который на буксире движется за лодкой, находятся двадцать два детеныша.
Нашему предводителю лет тридцать. Он пропитан запахом крокодилов, как, впрочем, и все вокруг: каноэ, палатка, даже кастрюли.

Мужской дом

Наступил день, когда наши запасы провианта подошли к концу. Ванусс предложил купить саго в папуасском поселке, который, по его расчетам, должен находиться выше по реке. И в самом деле, в полдень мы подплываем к берегу, где над десятком небольших хижин возвышается «йеу» — мужской дом асматов. На заболоченном берегу валяются деревья, и, чтобы добраться до хижин, приходится выйти из лодки и балансировать на грязных, скользких стволах. Едва асматы появляются на берегу с длинными деревянными копьями в руках, мои спутники достают большие камни и, подняв руки над головой, принимаются бить камнем о камень.
На земле асматов нет камней, поэтому трудно найти лучший товар для торговли. Всякий раз, когда «Сонгтон» проходит мимо каменистых берегов, команду посылают за камнями для балласта. Потом, когда Ванусс и другие охотники на крокодилов помещают в трюм в садках свою добычу, камни переносят в лодку и затем доставляют по рекам к жителям болотистых мест. Таким путем Ванусс переправил в деревни не одну тонну камней. Местные жители делают из них мотыги, дубинки, наконечники копий. Мелкие камушки ходят разменной монетой, в других местах на Новой Гвинее деньгами служат ракушки-каури. Камни символизируют также положение в общине. У датчан есть такое выражение: «каменно богат». Асматы вполне могли бы его понять, поскольку на их земле тот, у кого больше камней, считается человеком зажиточным и пользуется уважением. Женщины не могут владеть камнями. Впрочем, здесь они вообще ничем не могут владеть.
Слово «асмат» означает «истинный человек». Асматы считают себя единственными настоящими людьми на земле. Это не мешает местному вождю разрешить пришельцам ступить на его землю, чтобы начать торговлю с жителями после церемонии «йеуе».
Два воина-асмата кладут копья на землю, подходят к лодке, где разместились Ванусс, Велосипедист и я, и помогают нам перебраться на берег. Переправа проходит в полном молчании — ни приветственного жеста, ни дружеского слова. Вид у асматов такой, словно они собрались на похороны. Обеспокоенный, я обращаюсь к Вануссу за разъяснением.
— Видишь ли, пока они не могут с нами говорить, — отвечает он. — Мы для них всего лишь вещи. Чтобы стать настоящими людьми или хотя бы похожими на людей, необходимо пройти через, йеуе. Они весьма вежливы, потому молчат.
Тем временем на берегу появились женщины и дети, и мы впервые услышали местную речь. Высокий широкоплечий мужчина — в носу у него продета какая-то палочка, а на лбу повязка из коры, и это все его одеяние — выкрикивает что-то вроде «йоу-йоу», и женщины выстраиваются коридором от берега до мужского дома.
— Вот, пожалуйста, нас приглашают, — говорит Ванусс.
— Куда?
— В йеуе! Тебе придется проползти по этому коридору до самого мужского дома. Только тогда тебя в какой-то степени признают, во всяком случае, перестанешь быть просто вещью, а приблизишься к настоящему человеку, хотя, разумеется, не достигнешь высокого статуса самих асматов.
Поддерживаемый двумя воинами, я схожу на берег. Это не суша, а сплошное месиво из глины и ила.
Подняться в мужской дом — задача тоже не из легких. Туда ведет так называемая лестница — бревно с несколькими зарубками. Но меня мигом окружают воины и, подтолкнув сзади, буквально впихивают в узкое отверстие — вход в мужской дом. Там же оказываются Ванусс и его помощники. Асматы вдруг заговорили хором. Кажется, слова доносятся из глубины живота. И хотя мы не понимаем ни единого слова и не можем им ответить, они продолжают говорить.
— Так всегда, — замечает Ванусс. — Теперь, по их убеждению, мы тоже наполовину асматы, и они уверены, что мы не можем их не понять.
Я осматриваюсь. Мужской дом — довольно большая хижина метров тридцать в длину, с полом, настланным из тонких бамбуковых палок. В хижине установлены шесть опор, украшенных довольно изящной резьбой. Это «юре-су». Тут собираются духи предков, и мужчины могут с ними побеседовать. По-моему, Ванусс произвел на воинов благоприятное впечатление, положив три камня перед одной из опор. Мужчины и подростки — женщинам доступ в мужской дом категорически запрещен — спят на голом бамбуке без всяких подстилок. На теле у них множество ран, но чем вызваны эти раны — острым бамбуком или соприкосновением с горячим очагом, — я затрудняюсь сказать. В каждой хижине имеется очаг — «йовсе», грубая чаша из затвердевшей глины, в которой поддерживают огонь. По ночам здесь бывает холодно, и когда старики и юноши близко придвигаются к очагу, угли нередко попадают на тело. Глиняной посуды асматы не знают, пищу жарят на углях.
В мужском доме мы сидим не менее часа. Я о многом хотел бы расспросить мужчин, но нет переводчика. К тому же я боюсь неловким словом или жестом напортить Вануссу и лишить его возможности вернуться в эти края. Он уже успел обменять камни на такое количество саго и бананов, что провизии хватит на неделю.
— Самое трудное впереди, — говорит Ванусс, глядя, как из лодок носят камни. — Самое трудное — уйти из деревни.
— По-твоему, они не захотят нас отпустить?
— Сам увидишь.
Когда, закончив обмен, мы собираемся прощаться, один из мужчин, очевидно вождь, загораживает нам выход. На лице его не видно улыбки, но нет и недовольства или гнева. Кто знает, может, он из вежливости не хочет, чтобы мы уезжали.
— Сними рубашку и подари ему, — шепчет Ванусс. Получив в подарок рубашку сингапурского производства, вождь отступает в сторону. — Покажи, что ты воспитанный человек! — кричит Ванусс. — Ты вернешься к себе в Европу, а мне до конца дней придется покупать здесь саго. Так что постарайся помочь мне.
Час спустя мы на пути из мужского дома к лодке.
Путь в страну асматов был открыт.

Арне Фальк-Рённе, датский путешественник | Перевел с датского Вл. Якуб




Затерянные в болотах. Часть II


Воины Кукукуку

Всю ночь лил сильнейший дождь. Он начался во второй половине дня с нескольких тяжелых капель, а затем разразился с такой силой, словно небо прохудилось. Вода хлестала как из брандспойта. Дождь застал нас на Атросити-Ривер — «Реке ужасов» на Центральном плато. Вода с шумом падает на листья деревьев, хлещет по высоким, в рост человека, стеблям травы кунай, заставляя ее колыхаться, подобно тому как волнуется в непогоду хлебная нива в наших северных краях. Горные тропы размыло, по ним ходить так же легко, как по скользкому льду.
Под утро дождь прекратился. Какое-то время запоздалые капли медленно падали с листвы, но вскоре все смолкло и слышался лишь гул реки. Над нами на черном бархате небосвода проплывали клочья свинцовых туч, заслоняя бледную луну. Лежа в палатке под противомоскитной сеткой, я вдруг увидел, что потоки воды по обе стороны от моей раскладушки размыли траву и грозят перевернуть мое ложе. Я было потянулся за своим фонариком, чтобы попытаться найти свои покрытые толстым слоем грязи сапоги, как ладонь моего переводчика Джона сквозь сетку зажала мне рот. Он прошептал:
— Не шевелись... Не зажигай фонарь!
— Ты думаешь, они поблизости?
— По-моему, на том берегу. Лежи тихо, давай послушаем...
Поначалу я слышу только журчание воды. Молния на мгновение выхватывает из темноты деревья, окруженные клубами тумана, а в долинах по ту сторону реки эхом отдаются гулкие раскаты грома. Когда молния и гром завершают увертюру на берегах Реки ужасов (обозначенной на карте как Верхняя Таури), я замечаю, как раздвигается занавес. Все готово к первому акту. Скоро появятся главные персонажи — воины кукукуку. И что будет разыграно передо мной, пока не знаю. Что ждет нас? Мысли роем проносятся в голове, а между тем доносящиеся из темноты звуки не оставляют сомнения в том, что воины кукукуку совсем рядом. Громкое, пощелкивание языком, заглушающее плеск воды, свидетельствует о том, что один из патрулей вступил на боевую тропу. Такими звуками кукукуку стараются задобрить злых духов: те всегда появляются в образе казуара, и воины подражают кудахтанью этой птицы.
Удивительная птица казуар; удар мощных ног по силе не уступает удару задних ног мула, а лобная кость похожа на забрало большого шлема. В какой-то момент кудахтанье напомнило мне о нашей кукушке в кустах в Иванову ночь. Лежа здесь, в сырых джунглях, вдыхая воздух, наполненный запахом гниющих растений, я вдруг оказался во власти сентиментальных воспоминаний о белых ночах по другую сторону земного шара. Но тут же поймал себя на мысли, что точно так же пощелкивают языком воины кукукуку перед тем, как броситься в атаку. Птица казуар на распространенном в этих местах языке хиримоту называется «кукукуку». Это имя из-за боевого клича было присвоено воинственному племени. Сами кукукуку называют себя «мениамайя» — «истинные люди».
Насколько я мог понять, их религия состоит в том, чтобы ублажать злых духов, которые окружают людей повсюду. Мениамайя — правильные люди, они стремятся поступать разумно, дабы злые духи держались от них подальше. Народ кукукуку знает, что есть такая сила, которая называется администрацией. Это люди с огнестрельным оружием, а во главе их стоит начальник — киап. Но в их стране немало земель, куда киап и его люди с ружьями никогда не попадают. И чтобы охранять свою землю и свои права от чужих людей, племя посылает патрули. А потому, если они примут нас за врагов, нам придется туго.
Первые проблески рассвета окрашивают небо на востоке. До нас доносится клич, но людей не видно, они скрываются в высокой траве кунай по ту сторону реки.
Невыносимо долго тянется ожидание. Чтобы хоть немного отвлечься, я спрашиваю, почему мениамайя не нападают, пока темно. Переводчик объясняет: они страшатся злых духов.
— Во всех реках и речушках на плато полно рыбы, — говорит он. — Но ни один из воинов кукукуку не осмелится забросить сеть: они верят, что вода принадлежит духам, а значит, и рыба тоже. Особую власть духи имеют по ночам; когда же появляется солнце, сила их немного убывает. И только при дневном свете воины решаются приблизиться к реке. Вот почему ночные часы на берегу реки — самое безопасное время на земле кукукуку.
В страну кукукуку я попал прямо из путешествия с охотниками на крокодилов в край асматов. Добравшись до поселка Вау, на одномоторном самолете я вылетел в патрульный пост Мениамайя в центре земель кукукуку. Здесь я нанял восемь проводников, которые взялись провести меня на восточный берег Реки ужасов. Так можно было попасть во владения племени кукукуку.
Местность изрезана высокими горами, между которыми разбросаны поросшие джунглями долины. Говорят, что земля эта была создана в субботний вечер, когда бог изрядно устал и кое-как швырнул вниз высокие горы и непроходимые болота. Австралийцы называют этот район «Брокен-Боттл-Лэнд», что означает «страна битых бутылок»: камни здесь такие острые, что протыкают любую подошву.
В этих долинах проживают племена, которые никогда не встречали европейцев. Племена совершенно различны, но всех их роднит одно, общее: с незапамятных времен они боятся воинов кукукуку, которые держат в страхе всю округу.
Путешествовать среди кукукуку нелегко, но наибольшую трудность представляет проблема переводчиков, без которых невозможен контакт с местными племенами. От хорошего переводчика буквально зависит жизнь. Мне удалось нанять двух: один из них, Джон Маданг, переводит с английского на пиджин, второй с пиджин на хири-моту — язык прибрежного племени, который понимают и многие горцы. Среди носильщиков нашелся человек, который может переводить на язык кукукуку — язык весьма своеобразный: каждая фраза в нем начинается с шепота, а заканчивается рычанием. В этом языке насчитывается не менее полусотни слов для обозначения стрелы, но лишь одно слово, означающее «кастрюля, лохань, сосуд».
Я больше четверти века путешествую среди разных племен и народов. О некоторых из них говорят как о «враждебно настроенных». Мой опыт показывает: если приходишь с дружескими чувствами, даешь понять, что не желаешь ничего плохого, опасность путешествий здесь не столь велика.
Солнце рисует длинные бледные флажки на траве по ту сторону реки, когда воины наконец появляются один за другим. Их призывный клич сейчас похож на звуки псовой охоты, когда легавые собаки ожидают добычу. Вскоре можно разобрать гулкий звук. Это стрелки, не переставая куковать, постукивают большим пальцем по тетиве луков. А на другом берегу Реки ужасов стою я с воздетыми к небу руками, показывая тем самым свои мирные намерения.
Грозные кукукуку кидаются в поток и, прыгая с камня на камень, с воинственными возгласами бросаются к нашему берегу. Успеваю подумать, что если я когда-нибудь услышу летом в Скандинавии кукушку, то вспомню Новую Гвинею.
Один из воинов — мальчишка лет четырнадцати — вырывается вперед. Он несется через бурный поток как раз туда, где стою я. С ужасом вижу: замерев на большом камне, мальчишка поднимает лук, натягивает тетиву и целится в меня.
Все же я успел брякнуться всем своим грузным телом в траву, прежде чем мальчишка спустил тетиву. Стрела свистит в воздухе в полуметре надо мной и вонзается в дерево за спиной...
Я растерянно верчу головой: что делать? Переводчик отрицательно покачал головой: не показывайте страха! Если мы не выдержим, то не установим контакт с племенем, и тогда придется возвращаться по изнурительным, скользким горным тропам назад, к патрульному посту Мениамайя. Да, но как тут не покажешь страха!
— Дай ему шоколадку! — кричит переводчик.
Не успеваю встать на ноги, как вижу, что мальчишка вкладывает в тетиву новую стрелу. Я направляю на него фотокамеру. Вспыхнул блиц. Нападающие застыли как вкопанные, а мальчишка с перепугу свалился в воду. Крики воинов смолкли, мгновение слышался лишь рокот воды, которая с силой ворочала валуны и гальку. И тут словно бочка лопнула: неудержимый хохот прокатился от берега до берега. Я протянул руку, схватил опростоволосившегося молодого воина и вытащил его на сушу. И прежде чем он пришел в себя, протянул ему шоколадку.

Руперт-торговец

Земли кукукуку и племени форе — куда как более мирного — разделяет река Иагите. Через нее переброшен плетенный из лиан висячий мостик.
К западу от него в глубь густых зарослей бамбука тянется едва заметная тропа. В лесах Новой Гвинеи изобильный подлесок, и немногочисленному населению не под силу остановить буйный его рост. Тропы обычно проложены там, где не преграждают путь болота и не встает непреодолимой стеной колючий кустарник.
Переводчики Амбути и Джон острыми мачете рубят лианы. Внезапно одна из них взлетает вверх, и мы видим перед собой длинный, скользкий, черный от старости ствол пальмы, который, видимо, давным-давно положили здесь для удобства передвижения.
Наш путь ведет через заросли бамбука и колючего кустарника по горам, в обход болот. После многочасового утомительного перехода мы попадаем в лес с высокими стройными деревьями, которые тянутся вверх словно колонны готического собора. Кругом тихо — слышатся только птичьи голоса и свист мачете в воздухе. На какой-то миг кажется, будто мы попали в заколдованный лес и никого, кроме нас, на свете нет. Я не устаю удивляться своим спутникам: хотя никто из них не бывал тут раньше, они без труда отыскивают дорогу. Им не впервые находить следы тропы на незнакомой местности, и они действуют как заправские археологи. И само путешествие по этим местам представляется мне не менее интересным, чем раскопки в землях древних этрусков или вавилонян. На расчищенных полянах некогда стояли деревни, на деревьях то и дело замечаешь следы дозорных хижин. В одном месте перед обтесанной скалой мы замечаем выложенные из камешков узоры. Что это? Не священное ли место неизвестного древнего народа? Невольно ловишь себя на мысли о том, что если бы бесчисленные деревья и кусты внезапно исчезли, перед изумленным человечеством предстали бы остатки древней культуры. Кто знает, не откроет ли Новая Гвинея через несколько лет завесу тайны над археологическими загадками, как это произошло в свое время в сельве Латинской Америки? Ведь еще несколько десятилетий назад ученые и не догадывались, например, о священном городе инкских девушек Мачу Пикчу в горных долинах Перу, или о храмах Солнца и других строениях на острове Юкатан в Мексике, или о мощеных дорогах в Колумбии.
Сколько удивительного смогли бы раскрыть новогвинейские джунгли перед учеными, если те получат возможность изучить их! На плоскогорье в области Чимбу несколько лет назад под слоем почвы обнаружили каменный жернов, а ведь нынешние жители этих мест никогда не выращивали зерновых! Находка эта говорит о том, что когда-то здесь жило племя, которое занималось земледелием. Археолог Сесил Абель в бухте Милн обнаружил остатки ирригационной системы. Поля были разделены межевыми камнями; на каждом из них имелась надпись. И, как ему показалось, надписи напоминали иероглифы, которыми древние египтяне утверждали свое право на владение землей четыре тысячелетия назад. Невольно напрашивается мысль о том, что некогда в этих местах появились пришельцы с высокой культурой: пахали, сеяли. И просуществовали до тех пор, пока могли отражать набеги местных племен.
Начинается дождь, и мы спешим разбить примитивный лагерь на поляне возле тропы. Натягивается единственный уцелевший брезент от палатки, разводится под ним костер и разогреваются банки с солониной. Провианта хватит еще на три-четыре дня, а за это время мы выйдем на какую-нибудь деревню, где сможем выменять бататы и бананы. Однако где-то должны жить люди — иначе откуда тут утоптанная тропа и висячий мост через реку Иагита?
По мнению Джона, этим путем местные торговцы переправляли ракушки-каури. На побережье моря Бисмарка они собирали раковины, которые издавна служили единственным средством платежа во внутренних районах страны. Чем дальше от побережья, тем больше ценятся раковины. Джон говорит, что он сам и его товарищи, собираясь в глухие места, по дешевке скупали в Порт-Морсби тысячи раковин, которыми расплачивались в деревнях.
— Люди, что собирают раковины на берегу залива Папуа, продадут их тебе по два доллара за мешок. А может, и дешевле. В мешке около тысячи раковин, а на одну нить бус пойдет штук тридцать пять: это две свиньи. Но и здесь все быстро обесценивается. Мне приходилось бывать в местах, где раковины за какой-нибудь месяц почти полностью теряли свою цену. Дело в том, что администрация поблизости сооружала аэродром и все, кто прилетал, имели полные мешки раковин. А провоз одного мешка самолетом обходится в три-четыре доллара — они ведь тяжелые. Так что теперь на раковине много не заработаешь.
Пока ни одному из ученых не удалось выяснить, какими путями каури до появления авиации попадали с побережья к племенам, живущим в глубинных районах острова. Известно, что какие-то определенные маршруты существуют. Очевидно, такие «денежные грузы» издавна шли по горным тропам, потому что возраст многих раковин насчитывает не одну сотню лет. Возникает вопрос: были ли в племенах особые торговцы, которые считались неприкосновенными и могли беспрепятственно продолжать свой маршрут, невзирая на межплеменную вражду? Тропа, которую мы обнаружили, судя по всему, свидетельствует именно об этом, иначе непонятно, с какой целью построен висячий мост, а в болоте навалены стволы деревьев — устроена гать.
Ответ на этот вопрос мы получили гораздо раньше, чем могли предполагать. Рано утром, когда деревья еще не стряхнули с себя последние капли ночного дождя, нас разбудил носильщик Семана.
— На тропе кто-то есть, — прошептал он.
Не остается ничего другого, как ждать. Запасы провизии на исходе, а потому нам необходимо установить контакт с любым, кто бы ни двигался в нашем направлении. Но кто же пустился в путь в такую рань?
Через несколько минут на тропе показывается караван человек из десяти. Шествие возглавляет мужчина, вооруженный старым дробовиком. Добрый знак — видимо, у него есть какой-то контакт с цивилизованным обществом. При виде белого он удивленно вскрикивает, но, оправившись от неожиданности, направляется ко мне.
— Я — Руперт из Кайнанту, мы движемся на юг, — говорит он. — Привет вам!
В ответ я сообщаю свое имя, приглашаю его присесть и рассказываю о нашем положении. Он заверяет, что сам всего лишь бедный торговец, который раз в год отправляется по этой старой тропе, ведущей от центральных плоскогорий на севере к землям кукукуку на юге, чтобы торговать каури, солью и топорами.
— Я дам тебе четыре топора, если ты предоставишь нам человека, который проведет нас через реку Ламари к землям форе, — предлагаю я.
Но у Руперта топоров и без того достаточно. Он предпочитает наличные и требует с меня двести долларов. Проводнику же я должен заплатить дополнительно.
— Он будет тебе не только проводником, — обещает Руперт. — Он еще хороший переводчик с языка форе.
— Он проводит нас до Окапы?
— Нет, нам это не по пути. Но он выведет тебя на тропу, которая ведет прямо в Окапу.
Руперт так хорошо изъясняется на языке пиджин, что я понимаю почти все, о чем он говорит.
— Далеко ли отсюда до Ламари?
— Об этом скажу тебе, когда заплатишь.
Такой поворот дела мне не нравится, да и моим спутникам он явно не по душе. Руперт, видимо, смекнул, что мы у него в руках. Я выставил вперед радиопередатчик, и хотя Руперту неизвестно, работает ли аппарат, он безошибочно соображает, что связи у меня нет. Иначе к чему мне его помощь? Итак, мы полностью отданы на его милость.
По лицу Руперта я пытаюсь угадать, что он за человек. За свои путешествия чуть ли не на всех континентах я убедился, что священник может выглядеть как грабитель, а грабитель быть похожим на священника. Руперт — высокий грузный папуас с необычайно растоптанными ногами — сразу видно, что привык путешествовать в горах. Вся его одежда — грязные шорты и широкополая шляпа. Следом за Рупертом идет мужчина с ружьем наперевес. Внешний вид его мне ни о чем не говорит. Кто знает, что произойдет, если я достану из авиасумки бумажник с австралийскими долларами? А если я отойду в сторонку и постараюсь незаметно достать деньги, он, разумеется, сообразит: если нашлось две сотни долларов, значит, и еще есть. И если нас прикончат, то об этом никто не узнает ни в Окапе, ни в Мениамайя. Пока нас хватятся, пройдет немало времени. Потом выяснится, что мы пытались переправиться через реки Иагита или Ламари и, судя по обнаруженным следам, погибли во время одной из переправ. Мне вдруг вспомнилось, что однажды в Мениамайя я в шутку высказал мысль о том, что не худо бы попробовать дойти до Окапа через горы. Меня дружно отговаривали, и к этому разговору мы больше не возвращались. Так что теперь не скоро самолет, который будет послан на наши розыски, пролетит именно над этими местами.
Я решаюсь на хитрость.
— У меня нет при себе таких денег, — говорю я. — Но как только мы попадем в Окапу, мне смогут очень быстро перевести их по телеграфу.
Руперт разражается громким смехом.
— Конечно, у тебя есть двести долларов, туан,— заявляет он.— Ты, верно, думаешь, я не знаю, кто ты такой? Я тебе не верю.
Усталым движением руки делаю знак, чтобы Руперт последовал за мной под навес.
— Да, я сказал неправду, — признаюсь я. — Но только потому, что не знаю тебя и боюсь. В этих местах я впервые.
Достаю бумажник и, отсчитав двести долларов, протягиваю их Руперту.
— Ты меня обманул потому, что я туземец, канак? — спрашивает он, но в его тоне не чувствуется неприязни.
Я отвечаю, что поступил так просто потому, что не знал, кто он такой.
— А если бы ты повстречал здесь белого, ему бы ты доверился? Среди белых нет разве жуликов? Ведь есть?
После того как я признался в обмане, у меня нет причин скрывать от него правду, и на этот вопрос отвечаю утвердительно. В ответ на мою откровенность Руперт возвращает мне сотню долларов.
— Хватит с меня сотни! Ты сказал мне правду, — говорит он и, поплевав на указательный палец правой руки, принимается пересчитывать деньги. После чего подзывает к себе молодого человека из своего каравана.
Это Джеймс Монокка, он из племени форе.
— Ты и твои товарищи пойдете до Аванде. Джеймс будет вас сопровождать. Об оплате договаривайся с ним сам. Я не хочу встревать в это дело.
— Когда, по-твоему, мы сможем туда добраться?
— Скажу. Вам придется преодолеть три горных хребта и заросли, в которых мы проложили дорогу, так же как и вы, я надеюсь, расчистили нам путь к Иагита. В полдень через три дня вы перейдете через Ламари и вступите на землю форе. А на следующий день ты сможешь быть в Аванде.
Мы не сразу расстаемся с Рупертом. У него ко мне особое отношение: я для него первый европеец, которого он увидел в своей жизни. Но, главное, он понял, что я отношусь к здешним людям с уважением.

Арне Фальк-Ренне, датский путешественник | Перевел с датского Вл. Якуб

---

Корабли

Моя давняя любовь - парусные корабли.

@темы: корабли

---

Несколько закатов из моей коллекции.

смотреть фото

@темы: фото

---

После «Властелина колец» у меня разыгралась фантазия, и все это вылилось в стихотворение.

Наш замок осажден врагами,
У нас нет шансов устоять
И помощь не придет – мы сами.
Но все мы в силах меч держать!

На милость сдаться победивших?
О нет! Уж лучше пасть в бою.
Запомнят нас как не склонивших
Перед врагом главу свою.

Ты будешь за меня спокоен
Покуда этот бой идет.
Пока в живых последний воин,
Мой даже волос не падет.

Но лучше знай, что я не в силах
Судьбу свою покорно ждать
Терпеть тот страх, бегущий в жилах,
И только слезы проливать.

Быть может этот бой последний,
Быть может, враг непобедим,
Но нет ни страха ни сомнений!
За даром жизнь не отдадим!

Вперед, друзья! Я тоже с вами
Сейчас не время унывать!
С рассвета первыми лучами
Мы их заставим трепетать!

@темы: стихи

---

У меня не было доступа к интернету последние несколько недель. Как же я по нему соскучилась! Как же я долго этого ждала.

Я давно хотела посмотреть «Властелина колец» и наконец-то это свершилось!
Многие бы удивились, что я до сих пор его не видела, но в нашей семье вообще не принято смотреть иностранные фильмы, тем более современные.
Не так давно он шел по телевизору, но посмотреть его мне, как и следовало ожидать не дали. Нет, я конечно понимаю что тонкая психика моих родных не выдерживает подобных фильмов. Но неужели я не имею права хоть приблизительно понять что он собой представляет?
Когда он шел по телевизору, я попросила маму переключить на тот канал. Она и тридцати секунд не выдержала такого зрелища.
- Ты что такое страшное смотреть! – возмутилась она, поспешно переключая канал, а я со вздохом поплелась в свою комнату, потому что поняла – здесь не на что надеяться.
А еще поняла – если хочу увидеть фильм, значит есть только один шанс. Купить его на диске и посмотреть самой. Что я и сделала.
Теперь хотелось бы прочесть саму книгу. Ведь сценаристы иногда переворачивают все с ног на голову. Потому лучше услышать все из уст самого Толкиена.
Правда как-то я заикнулась о том, что скачаю книгу, так поднялась чуть ли не паника. Как это я буду читать такую «гадость»!
А книгу я все таки добуду. Хочется во всем основательно разобраться. Во всех событиях, характерах, мотивации поступков. Да и просто познакомится с творчеством Толкиена.
А насчет фильма… Господи, какая дружба! И как же мне не хватает таких друзей.
У меня с детства осталась манера влюбляться в героев книг и фильмов (только не в актеров, а в образ, который они создают). Но тут, небывалое дело! Я не влюбилась ни в кого конкретного. Я в восторге от всего Братства Кольца. И о ком из них не думаю – каждый восхищает и нравится по-своему. Странно, что создателям фильма и актерам удалось показать на экране, раскрыть такие разные характеры персонажей. Да притом еще так, что каждый из них восхищает.
А из Орландо Блума вышел настоящий эльф! Очень неожиданное открытие. До сих пор я видела его только царевичем Парисом в фильме «Троя» и конечно Уильямом Тернером в «Пиратах Карибского моря». Но тут… Никогда бы не подумала что он будет так органично смотреться в роли эльфа. У меня просто нет слов!
Пока что о «Властелине колец» говорить больше не буду. Многое мне понравилось, запомнилось, впечатлило, восхитило. Но обо всем этом я буду рассуждать после того как хотя бы начну читать книгу.

@темы: Толкиен, Властелин колец

---

Девятый международный фестивали подводного изображения «Серебряная акула» в Киеве 2009 год.








Андрэ Лабан. Аквалангист, инженер-химик, подводный художник, член команды Кусто.
Это большая честь для меня.
Честно говоря, помоему слишком большая. Мне казалось что я не имею права стоять рядом с таким человеком. Я, так страстно грезившая о путешествиях, но не пошевелившая и пальцнм ради своей мечты.

@темы: фото, "Серебряная акула", море

---

Последняя поездка на море в 2010 году.

Если кто-нибудь забредет в мой дневник, то пусть не удивляется, что я так часто пишу воспоминания о Крыме. Понимаю что мои приключения самые заурядные. Понимаю, что много людей могут рассказать более увлекательные истории о своем отпуске. Но мне эти воспоминания очень дороги.

Последняя поездка на море в 2010 году.
Мы опять были в Громовке. Третий раз за год! Но сегодня море было неспокойным настолько, что ласты с маской оказались для нас бесполезным балластом. Воспользоваться ими так и не удалось.
Пока мы заканчивали обустраиваться на берегу, дядя пошел в заплыв. Я до сих пор не представляла как можно заходить в море во время таких волн. Но не теряла надежды попробовать. Когда дядя пошел в море я, бросив все свои дела, стала наблюдать за ним стоя у самой роки прибоя. А когда обернулась, обнаружила что наблюдаю за ним не одна я. Тетя и сестра, тоже не сводят глаз с дяди.
Когда он вышел то спросил:
- Ты думаешь идти купаться?
- Да. – ответила я. – Только не знаю как.
- Да что там знать. Берешь и идешь.
Звучит очень просто, но на сей раз одна идти я бы не решилась.
И как только дядя в следующий раз пошел в море, я сразу разделась и помчалась за ним.
Вода была не холодная, зато дно у самого берега было усеяно камнями. Не очень-то приятно пробираться по камням когда волны того и гляди норовят сбить тебя с ног. Но уже через пару шагов камни сменяются песком. Проблем в том, что с первых попыток зайти в море волны окатывают пеной и отбрасывают назад. Дядя опередил меня на несколько метров. Но потом я поняла, что надо пользоваться его тактикой. В промежутке между волнами стараться покрыть как можно большее расстояние.
мы быстро добрались до того места, где свирепствование стихии было наиболее ощутимо. Глубина чуть больше чем по пояс, но когда подходила волна, то могла накрыть не только с головой, но и значительно выше.
Единственная возможность спастись от незапланированного погружения – это успеть подпрыгнуть именно в тот момент, когда подходит волна. Если успеваешь – волна подхватывает тебя, и ты взмываешь на ней вверх, и чувствуешь, как мимо тебя в воде проносятся тучи песка, мелких водорослей, стена пены и брызг.
Мой звонкий смех чередуется с восклицаниями: «Ого!», «Вот это восторг!», «Капец, как круто!».
Море на минуту слегка успокаивается, волны становятся не такими угрожающими. Но потом все начинается заново.
- Вот! – говорит дядя. – Вот это наша волна!
- О-о! Вот это да! – со страхом и восторгом на приближающийся огромный пенящийся вал. «Прощайте люди добрые! – только успеваю подумать я». Еще мгновение и мы взлетаем на его гребне, хоть я была совершенно уверенна, что он накроет меня и погребет под собой.
И новый взрыв бешеного восторга!
А вот если не успеешь подпрыгнуть… Вскоре я увидела чем при таком море грозит секундная рассеянность. Громадная масса воды накрывает с головой, сбивает с ног, и в какой-то момент над тобой чуть ли не двухметровая толща воды.
Движимая только инстинктом самосохранения (потому что ориентацию в пространстве я потеряла вместе с точкой опоры) как только ослабевает напор воды, я молниеносно вскакиваю на ноги. «Не время сейчас отдыхать». И наконец-то вбираюсь на поверхность.
После огромной волны – самая большая опасность это вторая огромная волна. Которая может не уступать по мощи первой, а может и переплюнуть ее. Если не успел разлепить глаза после вынужденного погружения и сориентироваться – история повторяется.
Вынырнув второй раз я оглядываюсь, ищу глазами дядю. Мы переглянулись, увидели друг друга. Все живы, значит все в порядке.
Потом дядя показывал как можно нырять в подходящую волну. Но я попробовав пару раз решила оставить это занятие. Потому что когда я выныривала после этого, следующая волна насильно заставляла меня погружаться.
Но оказывается здесь это еще не вся опасность. И это я тоже скоро ощутила на собственном опыте.
Когда идет большая волна, то прежде чем накрыть она втаскивает под себя, на глубину. Я увлеклась прыганием на волнах и ничего не замечала. Но вдруг поняла, что вода доходит мне до груди и попыталась выйти на более мелкое место. Но не смогла. Вода не позволяет двинуться вперед. Набегает волна, я подпрыгиваю, но она ни на сантиметр не приближает меня к суше. Наоборот, здесь стало еще глубже! Делаю отчаянные попытки выплыть, но опять мешает набежавшая волна. Я подпрыгиваю чтоб не оказаться под ней. Понимаю, что все мои старания не дают результата и смотрю на дядю, который сейчас находится на пару шагов ближе к берегу, чем я.
Больше всего не люблю казаться беспомощной, но сейчас это похоже так и есть. Думаю стоит звать на помощь или еще рано.
- Смотри чтоб не затянуло. – предупреждает он меня, наверно уже догадываясь о моей проблеме. – А-то большие волны сильно затягивают.
Мы опять подпрыгиваем на волне.
- Да я смотрю… но не знаю… - отвечаю я немного растерянно.
- Иди ближе к берегу! – говорит он.
Опять делаю усилие, но вода не пускает вперед.
Воспользовавшись маленьким промежутком между волнами, дядя протягивает мне руку. Я тянусь изо всех сил и хватаюсь за нее. Он вытаскивает меня на нормальную глубину.
Удивляюсь, как это я не успела испугаться. Но выбравшись все же вздыхаю с облегчением и от удовольствия начинаю хохотать. Как хорошо когда все благополучно! Как хорошо когда есть приключения и когда они счастливо заканчиваются!
Мы выходим из моря и садимся за стол, накрытый тетей и сестрой.

---

Два нарнийских стихотворения.

Два стихотворения вывешенных мною в нарнийком сообществе.

Я в предательство Сьюзен не верю.
Разве Нарнию можно забыть?
И счастливые дни все оставив за дверью
Так легко в этом мире в забвении жить.

На пути всякий может легко оступиться,
Но ошибку признает не каждый смельчак.
На нее, милый Питер, не стоит сердиться.
Ведь она же сестра вам, а вовсе не враг.

Как и я, ты поверь, что вы встретитесь с нею.
За ошибку ее ей досталось сполна.
Но года пролетят и, надеяться смею,
Все поймет и придет к вам когда-то она.


***
Под таинственным пологом ночи
Забывается дня суета,
И разгадку всех тайн нам пророчит
Златокрылая птица мечта.

Ей доверится вовсе не сложно,
Лишь не бойся идти за ней в след.
И свидетелем станешь, возможно,
Грез, тревоги, свершений, побед.

Оживут те легенды и сказки,
Что мы раньше забыть не могли,
И поверим тогда без опаски
В то, что в детстве счастливом прочли.

Мы узнаем густой старый лес,
Словно были уже здесь когда-то.
Светит солнце как прежде с небес -
Этот край принимает нас радо.

Оглянитесь, все тот же фонарь!
Здесь-то Люси и встретила фавна.
Пригласит он нас с нею, как встарь,
Вновь на чай. «Ненадолго? Ну ладно!»

Он историй нам много расскажет,
И сыграет на флейте своей.
И навеки нас с Нарнией свяжет
Песня леса, ручьев и полей.

У Стола ожидают нас вскоре.
Мы придем, так нам Аслан велел.
И не струсим - со злом, зимой, горем
Вступим в бой вместе с теми, кто смел.


Второе стихотворение я писала с твердым намерением опубликовать в сообществе. Но когда показала его родным, меня так раскритиковали, что я какое-то время и смотреть на него не могла, считая его жалкими потугами бездарного рифмоплета. Несмотря на то, что сначала оно мне нравилось. Но когда ночью на одном дыхании было написано первое, я не задумываясь (чтоб не передумать) вывесила оба стихотворения в сообществе. Хоть после всего услышанного не очень надеялась, что они кому-то понравятся.

@темы: стихи

---

Утопленные часы и необычный будильник.

20 августа 2009 года
Вчера мы опять приехали в Громовку. Мы поселились у другой хозяйки. На мой взгляд условия здесь были немного хуже чем в прошлый раз, но нам все нравилось.
Вчера после того как договорились о съеме комнаты мы вчетвером, месте с дядей поехали на море. Все было как обычно за исключением того что я утопила свои новые часы. Ну, утопила это не совсем то слово. Скорее макнула. А случилось все так.
Мы приехали на пляж и первым делом решили перекусить. После этого дядя пошел в заплыв. Я уже несколько минут ерзала на месте порываясь бежать в море, но не решалась, так как остальные не проявляли никакого желания идти купаться. Теперь же когда в море отправился дядя я мигом сорвалась. Быстро поснимала с себя одежду, не обратив внимания даже на то, где она упала, на ходу подхватила ласты с маской и с разбега бросилась в воду.
Но тут вдруг что-то мне показалось странным. Как будто я что-то не успела снять. Я оглядела себя и подняв из воды левую руку все поняла. Я влетела в воду не сняв своих часов. Взглянула на циферблат. Часы удивленные такой наглостью просто остолбенели. Они видно не прочь были высказать мне все что обо мне думали, но не смогли выразить свой протест иначе чем остановкой стрелок.
Я стряхнула с руки воду, выбежала на берег и бросила там этот набор шестеренок со стрелками (ведь часами это назвать было уже очень трудно). И помчалась снова в море.
…
Мы опять ночевали на новом месте. Я всю ночь спала как убитая, но под утро мне стало снится что-то странное. Во сне я видела некое существо с разноцветными перьями, торчащими в разные стороны, необычной переваливающейся походкой и издающее странные звуки, отдаленно напоминающие кукареканье. Это существо постепенно начинало кричать все громче и громче.
И вдруг!.. «Боже мой, что это!»
Я буквально подскочила на кровати, услышав в нескольких метрах от себя почти оглушительный звук. Это было нечто среднее между криком, писком и скрипучим кукареканьем.
Широко открытыми глазами я оглядела комнату и поняла – никого и ничего в ней не появилось. В этот момент до меня дошло, что я уже не лежу, а сижу. Сообразив, что ничего страшного не случилось, я медленно опустилась на подушку, стараясь восстановить дыхание и мысленно высказывая этому существу все, что я о нем думаю.
В следующие несколько дней этот странный петух (а это был именно он) вел себя так же бесцеремонно. Начинал кукарекать где-то возле курятника и постепенно приближаясь, разражался криками прям под нашим открытым окном.
Но я к нему вскоре привыкла. И когда он начинал свой концерт, я лишь сквозь сон отмечала что уже утро и через часик нам нужно будет вставать.

@темы: отдых, крым, лето